93 100 13

Сослан Кулов об импортозамещении «Баспика»: Это не кампания, это надолго

4419
29 минут

Почти семь лет назад развитие высокотехнологичных импортозамещающих производств было уделом компаний-энтузиастов, работающих в реальном секторе. Таких, например, как владикавказский «Баспик». В беседе с гендиректором предприятия Сосланом Куловым, которая состоялась в 2015 году, многое и сейчас является актуальным

Сослан Кулов об импортозамещении «Баспика»: Это не кампания, это надолго

Гендиректор ООО ВТЦ «Баспик» Сослан Кулов//Фото: «Эксперт Юг»
Поделиться
Развитие на Северном Кавказе импортозамещающих высокотехнологичных производств — это лучший способ укрепления безопасности в регионе, убеждён Сослан Кулов, руководитель крупнейшего инновационного предприятия Северной Осетии, владикавказского технологического центра «Баспик» (материал вышел в журнале «Эксперт Юг» в апреле 2015 года)

Читайте также аналитическую записку, подготовленную АЦ «Эксперт Юг» по результатам исследования производственных компаний «Живой поставщик»

Имя профессора Сослана Кулова в российской электронной промышленности не нуждается в представлении. На протяжении многих лет возглавляемое им предприятие является ведущим отечественным производителем микроканальных пластин, ключевого компонента приборов ночного видения.

Ещё пять лет назад компания инициировала создание в Северной Осетии кластера высокотехнологичных предприятий, одновременно началась реализация пятилетней программы развития фотонаномикроэлектроники «Старт». И хотя по ряду причин «Баспику» не удалось выполнить её целевые показатели, последние годы для предприятия, по словам Сослана Кулова, оказались исключительно продуктивными.

Дело в том, что в борьбе за место на российском рынке «Баспику» пришлось изначально идти по пути импортозамещения, вытесняя дешёвые иностранные аналоги, прежде всего китайские. Эта задача была успешно решена, но на ней владикавказское предприятие не остановилось: сегодня «Баспик» сам развивает экспортное направление, хотя его объёмы пока сравнительно невелики. Кроме того, разработан «якорный» проект на ближайшие годы в сфере развития волоконной оптики. Однако реализация всех этих начинаний будет напрямую зависеть от того, какую позицию в отношении высокотехнологичных импортозамещающих производств займёт государство.

Импортозамещение не всегда было госзадачей

— Сослан Кубадиевич, вам не кажется, что с темой импортозамещения на государственном уровне произошло, так сказать, позднее зажигание? Предпринимателям в реальном секторе, в том числе в вашей отрасли промышленности, давно не надо объяснять, что такое импортозамещение. А есть ли, по вашему мнению, такое понимание у государства?
— Вы правильно ставите вопрос. Я бы начал ответ с того, что после ликвидации СССР у нас в течение 25 лет шла целенаправленная политика деиндустриализации — ликвидации отечественной промышленности, и прежде всего её высокотехнологичных отраслей. Считалось, что раз мы стали частью мирового сообщества, то, пока у нас есть газ и нефть, мы всё остальное купим. Сейчас эта политика привела к тому, что во всех стратегических отраслях промышленности от 70 до 90 процентов продукции мы закупаем по импорту. В электронике, в частности, доля импорта составляет 90 процентов — наша оборонная промышленность работает на азиатском электронном ширпотребе, который приходится отбирать, сортировать, и всё равно он отказывает.

Если говорить о Северном Кавказе, то здесь было порядка 60 предприятий электронной, радиоэлектронной, радиотехнической и приборостроительной промышленности, в том числе такие гиганты, как Нальчикский завод полупроводниковых приборов имени Шогенова. Только в Северной Осетии насчитывалось 16 заводов — это 33 тысячи рабочих, инженеров и служащих. Всё это было разрушено — сейчас в республике осталось 1200 работников электронной промышленности, в основном пенсионного возраста.

Эта политика привела к тому, что руководители государства вдруг осознали, что мы очень уязвимы и с нами совершенно спокойно могут расправиться. Ведь, помимо средств на осуществление каких-то проектов, всегда возникает вопрос: это нужно правящей прослойке или не нужно? Именно поэтому заговорили об импортозамещении — прежде всего как о замещении импорта в базовых отраслях, которые принципиально необходимы для государственной или, как теперь говорят, национальной безопасности нашей страны и обеспечения жизнедеятельности населения. Мы же не можем до бесконечности покупать высокотехнологичную продукцию. Поэтому, на мой взгляд, понимание, что такое импортозамещение, наверху сложилось прекрасное — дураков там у нас нет.

— А в какой мере нынешний всплеск темы импортозамещения связан с конфронтацией с Западом, которая началась после присоединения Крыма? Нет ли здесь всё же некоего сиюминутного увлечения?
— На самом деле об импортозамещении стали говорить на всех уровнях довольно давно, просто в прошлом году эту тему обсуждали слишком много. Так что моё мнение: это не кампания, это надолго — может быть, лет на тридцать. Речь идёт о новой индустриализации, с которой по масштабам не сравнится даже то, что было в Советском Союзе.

Но реиндустриализация в качестве задачи обеспечения национальной безопасности— это не всё, это только самая верхушка. Чтобы копнуть глубже, надо понять, что деиндустриализация привела, помимо прочего, к дебилизации населения. Для Северного Кавказа эта проблема имеет особое значение — народ у нас пассионарный. А после того, как наша электронная промышленность развалилась, самые передовые кадры были выброшены на улицу, оказались маргиналами. И чем же будут заниматься их дети, видя, что родители всю жизнь работали на заводах, которые превратились в сараи? Если это горячие кавказские парни, то они, естественно, вспомнят о набеговой системе и начнут что-то отбирать. Поэтому, когда мы говорим о криминале на Северном Кавказе, то забываем, что есть очень простые законы, которые открыл марксизм: человек становится человеком, когда он решает свои проблемы в процессе труда. Дайте людям достойную работу и возможность создавать семью — и сразу в значительной степени проблема криминала будет решена. В противном случае просто будет найдена новая идеология, причём на Кавказе это обычно выражается в том, что люди уходят в лес и отращивают бороду. То есть деиндустриализация уже привела к серьёзнейшим социальным изменениям, которые на Северном Кавказе видны наиболее рельефно. Поэтому проект реиндустриализации — это задача сохранения страны, а не просто стремление сделать какую-то промышленность, которая что-то будет выпускать с надписью «Сделано в России».

— Власть, на ваш взгляд, это понимает?
— Как раз этого понимания у властей, по-моему, нет. Задачи реиндустриализации пытаются решать обычными методами: давайте напишем ещё один план мероприятий, создадим ещё одну «дорожную карту», проведём под флагом реиндустриализации какие-то темы, которые ничего не решают. В прошлом июле, когда во Владикавказе проходило заседание правительственной комиссии по развитию СКФО и у нас на предприятии побывал премьер-министр Медведев, я эту тему поднял. Я сказал тогда, что новая индустриализация — это не разовое мероприятие. Давний лозунг Путина про 25 тысяч высокотехнологичных рабочих мест — правильный. Но как это сделать? Методом «давай-давай»? Или обманным путём — простое рабочее место каким-то образом выдать за высокотехнологичное?

Баспик.jpeg

Поделиться

Создание высокотехнологичных рабочих мест должно вписываться в продуманную госпрограмму//Фото: "Эксперт Юг" 

Для примера, на Северном Кавказе за последние 25 лет не было создано ни одного современного предприятия в тех отраслях, в которых развитые страны демонстрируют прогресс — а нам нужно обеспечивать массовую занятость.



— С чего надо начинать? Что бы вы предложили властям?
— Чтобы серьёзно начать реиндустриализацию, в том числе на Северном Кавказе, необходим совершенно другой подход к прогнозированию и планированию, и другие люди должны этим заниматься. Например, все регионы СКФО имеют стратегии до 2025 года, которые сделаны умными ребятами, но по совершенно негодным схемам…

— Ну да, а потом приходит новый руководитель региона — и о стратегии, принятой при старом, сразу забывают.
— Мгновенно забывают — у нас тоже такое было. В Осетии в своё время тоже была стратегия: к 2025 году прогрессировать на водке. Чем это кончилось, хорошо известно. Потом мы разработали стратегию инновационного развития республики до 2025 года, она была одобрена, но поменялось правительство — и о ней забыли. Но нельзя же написать нечто сразу до 2025 года, а завтра забыть. Поэтому все эти стратегии — это маниловщина, игра какими-то дурными картами. Логика такая: мы сделаем вид, что нечто будем делать. Но при этом забывают о том, что уже было создано и что можно возродить.

Как «Баспик» запускал собственную программу развития

— Вы пять лет назад в интервью нашему журналу говорили, что реализация программы «Старт» может как раз за пять лет дать рост объёмов производства в десять раз — в какой мере эти планы оправдались?
— Вышло скромнее, но интереснее. В 2009-2010 годах на нас сильно повлиял мировой экономический кризис, затем была попытка свернуть все оборонные заказы, которая кончилась отставкой Сердюкова — это ещё два года. От этого пострадала вся оборонная отрасль, и мы пережили непростой период. Тем не менее, наш проект был поддержан Путиным и вошёл в стратегию развития СКФО до 2025 года — без финансирования, конечно. Всего за пять лет в рамках программы «Старт» было потрачено примерно 800 миллионов рублей, из них 700 миллионов — это собственные средства «Баспика», 100 миллионов — различные федеральные программы и полтора миллиона республика наскребла. Хотя мы по этому поводу не в обиде: регион дотационный, неудобно просить много. В общем, нам пришлось развивать программу собственными силами, и мы не смогли нарастить производство так, как нужно. Когда мы начинали программу, у нас была выручка 220 миллионов рублей, сейчас вышли на 300, но уже вскоре совершенно реально приблизиться к 400-500 миллионам. В прошлом году рост производства составил 40 процентов, а в этом году у нас будет темп роста от 75 до 100 процентов.

— Вы за эти годы пытались привлечь заёмные средства?
— По личному указанию Путина нам должны были выделить под госгарантию средства банка ВТБ на развитие. Президент сказал: если рынок есть, дайте. Но нас мурыжили полтора года — и ничего не дали, хотя банк докладывал, что вопрос решён. Мы сделали бизнес-план по их параметрам, целый год встречались с ними, я даже с Костиным (президент — председатель правления ОАО «Банк ВТБ». — «Эксперт ЮГ») поспорил, мол, не дадите кредит. Он мне говорит: да как не дадим, если есть поручение президента? Так что всё это время кредиты мы привлекали чисто тактические, по 10–20 миллионов рублей, поэтому можно говорить, что проектных кредитных средств у нас нет. Наши банки не работают в интересах реальной экономики, и если нам предлагают кредит под 15 процентов, мы должны иметь рентабельность 20. А в Америке рентабельность в 5 процентов считается прекрасной.

Баспик 1.jpeg

Поделиться

"Баспик" — предприятие "полного цикла" с опорой на науку//Фото: "Эксперт Юг"

— А у вас какая рентабельность?
— У нас 12 процентов — была бы и 25, но мы держим полный цикл, включая науку, а это «нахлебники». Но это позволяет нам быть единственным предприятием в Северной Осетии, которое имеет научные и технологические кадры и осуществляет полный цикл: от науки до завода и прилавка. Правда, кредит под 15 процентов мы не возьмём — это значит уйти в минус.

— Один из крупных госбанков до повышения ключевой ставки ЦБ уверял, что даёт и под 11 процентов…
— Никто ничего не даёт. Мне первый заместитель одного серьёзного банка сказал так: были бы вы в Москве, мы бы дали точно, в Подмосковье — подумали бы и дали, в Осетии не дадим, и если никаких гарантий не будет, мы туда не пойдём. Поэтому с теми формами финансирования проектов, которые есть сейчас, ничего не получается, по-другому как-то надо.

— Может быть, банкиры просто плохо понимают, чем вы занимаетесь? Не отличают, так сказать, яму от котлована.
— Да нет, банкиры очень хорошо о нас отзываются — мол, уникальные мы люди, но в результате неизменно отказ. Там своя система. Например, иногда банки пытаются войти в бизнес. Вам нужны гарантии? Вот есть фирма, которая их даст, ни рубля не вложит, но отдайте ей 20 процентов бизнеса. Такой вот вариант рейдерства. А куда пожалуешься? Никуда.

— Вы, помнится, пытались получить средства от «институтов развития» типа «Роснано» и «Сколково». Чем это кончилось?
— С «Роснано» мы действительно подробно работали, в том числе на уровне заместителей Чубайса, и пришли к выводу, что там очень квалифицированные чиновники, которые совершенно не заинтересованы в конечных результатах. Формализм страшнейший, ничего не получилось. А в «Сколково» войти даже и не пытаемся, там точно ничего не выйдет — по крайней мере, то, что хотят. Может, и получится что-то прогрессивное, но оно денег очень много требует. А других институтов развития я не знаю.

Нужен штаб по реиндустриализации экономики

— Учитывая всё вами сказанное, нет ли риска, что тема импортозамещения будет так же «заболтана», как это оказалось в своё время с госгарантиями для приоритетных инвестпроектов СКФО?
— Безусловно, такой риск есть, и мы сами это проходили. Вспомните, сколько раз Путин давал жёсткие указания: к такому-то сроку гарантии предоставить. Потом ему не раз докладывали, что, в частности, по «Баспику» вопрос решён, а на самом деле он не был решён. Поэтому сегодня надо честно говорить, что существующий государственный механизм не способен на реиндустриализацию. Это значит, что механизм надо менять, а как это сделать — руководству, наверное, виднее.

— Но у вас же явно есть своя точка зрения на сей счёт?
— На мой взгляд, чтобы идеи про импортозамещение были реализованы, нужны две вещи. Во-первых, это установление прямых связей между предприятиями, которые занимаются инновационной модернизацией производства. Этих связей сейчас нет. Пример: мы сделали во Владикавказе технопарк и говорим другим предприятиям — пожалуйста, включайтесь. Но каждый директор привык решать свои задачи, исходя из собственных ресурсов, он как-то прижился, и ему эти горизонтальные связи не нужны. А во-вторых, и это главное, необходимо создание правительственного штаба или комиссии по реиндустриализации, импортозамещению, что позволило бы разрулить любую ситуацию. Причём это должна быть структура с такими полномочиями, что Политбюро мало не покажется — чтобы вопросы можно было решать напрямую, а не как сейчас: Агентство стратегических инициатив, другое, третье. А потом какой-то очередной замминистра будет сидеть и составлять списки. Хотя государство должно слышать бизнес, оценивать его на перспективу и без проволочек ему помогать. Сейчас же ситуация складывается так: чтобы помочь высокотехнологичному бизнесу, недостаточно даже решения президента России. Поэтому приходится работать в ручном режиме, хотя долго этого делать нельзя — результат будет один и тот же, что в импортозамещении, что в расписании электричек.

— Кто ваши союзники в федеральном правительстве, которые разделяют эту точку зрения?
— В последние годы нам хорошо помог Минпромторг РФ, они представили нам задания по разработке ряда типов изделий и 100 миллионов рублей, которые мы сейчас заканчиваем осваивать. Но чтобы убедить начальника департамента радиоэлектроники Минпромторг и курирующего замминистра, нам пришлось обращаться вплоть до Рогозина и даже замминистра обороны по вооружению, Юрия Борисова, он сам электронщик, доктор наук. В результате мы стали единственным предприятием Северной Осетии, которое имеет гособоронзаказ на три года, причём мы аттестованы не просто по стандартам качества ISO, а ещё и по военным аналогам этих стандартов. Но работа с бюджетными деньгами имеет свои сложности — их рвут на части: там же крупные фирмы, лоббисты, кому там дело до импортозамещения? А всё, в конечном итоге, упирается в каких-то чиновников, которые сидят у тебя на пути — и даже те, кто нас понимает, вынуждены двигаться в этой колее.

— В Министерстве по делам Северного Кавказа есть понимающие вас люди? Тот список импортозамещающих производств, который там сейчас сформирован, повлечёт за собой какие-то реальные последствия?
— Сначала мы пытались установить контакты с полпредством в СКФО. Приезжает, допустим, сюда представитель Хлопонина, мы обмениваемся контактами, потом я ему пишу, а он отвечает: а кто вы такие? То есть он уже забыл, что здесь был — и на этом всё кончается. Что касается Минкавказа, то они обращаются в наше региональное министерство промышленности, а те уже спрашивают у предприятий: ау, кто даст какой-нибудь проект? Мы даём проект, мы готовы выехать куда угодно и поучаствовать в обсуждении, защите своего проекта, но пока этого нет. Потому что толком никто не знает, будут вообще деньги или нет. Экскурсантов на предприятиях много, а реальной поддержки мало.

— А Минкавказа вообще нужная структура? Может быть, предприятиям Северного Кавказа нужно более активно работать с Минсельхозом или тем же Минпромторгом?
— Я думаю, это министерство нужно обязательно. Но оно должно работать с огоньком. Посмотрим, жизнь покажет. Десять лет назад я говорил так: дайте Северному Кавказу два миллиарда долларов — миллиард украдут, на миллиард дело стоящее сделают, только контролируйте объекты. Нет, решили не давать деньги, а укреплять войска. Но в результате получается борьба со следствиями, а не с причинами. Хотя у нас никогда никакого экстремизма не было — не принимался тут такой ислам, у нас были свои горские адаты, отшлифованные сотнями лет. Сейчас же люди рассуждают так: всё равно у нас ничего нет — может, там что-то найдётся. А там умная идеология: сначала хорошо обрабатывают, а потом бросают в бой, и это трагические случаи. Я знаю немало родителей — и ингушей, и чеченцев, которые с этим сталкивались…

— А что надо сделать, чтобы список Минкавказа не оказался очередным бумажным «хит-парадом»?
— Для начала из 80 проектов надо выделить 8-10 и сказать: мы их кровь из носу сделаем. В экономике вообще надо действовать по принципу «лучше меньше — да лучше», хотя этого не происходит — сегодня мы делаем курорт на Мамисоне, завтра ещё что-то. Посмотрите на список Минкавказа: там немало предприятий, которые не смогут реализовать заявленные проекты. Поэтому на месте министерства я бы поставил более жёсткие условия — хотя бы на первый год, чтобы удержать, как минимум, несколько наиболее интересных проектов. Вызовите Кулова и ещё нескольких людей из этого списка и скажите: защитите свои проекты. Но нас же никто никуда не вызывает, нам звонят и говорят: завтра дай бизнес-план, который надо делать полгода. У нас-то этот бизнес-план есть, а у других?

— Вы можете назвать какие-то проекты, которые стоило бы включить в этот «шорт-лист»?
— В той области, которой я владею, к сожалению, я не знаю ни одного проекта с большим будущим в части производства, за исключением направления по развитию алмазного инструмента — это очень интересное предприятие «Терекалмаз» в Кабардино-Балкарии. Кроме того, в этой же республике есть новое предприятие «Севкаврентген-Д» в городе Майском, мы предложили им наши технологии для использования в рентгеновских аппаратах нового поколения — если заинтересуются, это может быть очень заманчивый проект. Могут при этом возникнуть кластерные отношения, но нужно ещё взаимодействие на уровне руководства республик, а этого нет. Горизонтальные связи должны быть на всех уровнях. А если говорить в целом, то обрабатывающей промышленностью или машиностроением никто специально не занимается, только говорят. Вы же сами видели этот список: индюки, «Баспик» и так далее. По Северной Осетии, к сожалению, нет проектов, связанных с машиностроением, и нет для этого оснований, потому что нет ресурсов.

Сырье для ВПК поставлялось с Запада

— Если вернуться к программе «Старт», то каковы её результаты с точки зрения развития производственного потенциала «Баспика»?
— Самое главное, что мы разработали многие образцы продукции, которые стали массовыми для спецтехники, и здесь, как я уже сказал, нам помог Минпромторг РФ. Кроме того, мы успешно полностью решили для страны задачу импортозамещения по микроканальным пластинам (МКП), а сейчас перешли к волоконно-оптическим преобразователям. Мы создали порядка двух десятков типов МКП выше мирового уровня, которые на ура используют в Америке, в Кремниевой долине, в Великобритании, Германии, Франции и других странах — это всё зародыши будущих больших рынков. В общем, всё, что мы сделали за этот период, в программе предусматривалось, хотя пришлось реализовать эти планы в более скромных масштабах. Главное, что они не осталась на бумаге, мы развиваемся дальше, и есть прекрасный задел на будущее, для программы «Старт-2».

— Каковы её основные направления?
— Прежде всего это проект по развитию волоконной оптики: производство световодов и кабелей, в том числе для правительственной связи, телевидения. Ни одного завода, который выпускает световоды, в России нет, хотя некоторые пытались. Однако пока всю продукцию в Россию везут из Германии, а это риск попасть под санкции. На Северном Кавказе все ингредиенты для оптических материалов есть — и доломит, и песок, и всё остальное, а производятся только бутылка и банка. Почему бы нам не делать сверхчистое стекло, предназначенное для спеццелей? Американцы аналогичные приборы поставляют на Украину — я знаю, через кого и как. Нам тоже надо развивать их производство, к тому же в «Баспике» направление волоконной оптики уже развито, есть кадры — вложи деньги и делай. Как говорил дон Корлеоне: «Я вам сделаю предложение, от которого невозможно отказаться» — речь идёт о создании отрасли, которая будет окупать сама себя. Это для начала рынок объёмом 500–1000 миллионов рублей, плюс появится 400–500 новых высокотехнологичных рабочих мест — причём это сравнительно малолюдное производство. Кроме того, есть возможность производства линз для очков, которые сейчас также практически полностью импортируются из Германии, это знаменитые фирмы KarlZeiss и Schott. Этот рынок — уже 4 миллиарда рублей в год. То есть проект с оптическим волокном имеет двойное назначение, и площадка под него сейчас готовится.

— Какие инвестиции для этого требуются?
— Первая стадия стоит 350 миллионов рублей, мы уже включены в тот самый список предприятий СКФО по импортозамещению, где содержится порядка 80 позиций по разным отраслям. Но даже если он будет утверждён, я представляю те мытарства, которые нас ждут, чтобы что-то получить, возможно, в следующем году. Поэтому параллельно мы ищем инвесторов и уже установили партнёрские отношения с всемирно известной фирмой Schott, которая делает самое лучшее оптическое стекло в мире. Договорились о том, что мы нанимаем для нашего проекта самых лучших профессоров, которые знают стекольное дело, и они разработали нам хороший проект.

— Антироссийские санкции здесь не являются препятствием?
— Не знаю, пока всё проходит. Хотя если затронуть тему экспорта, то я неоднократно встречался с представителями крупных западных фирм — они говорили мне, что наши условия очень хорошие, но Госдеп не даст нам возможность, а так бы с удовольствием.

— Насколько экспортное направление для вас сейчас значимо?
— Экспорт — это вообще смысл работы в отечественной электронике. Рынок России при всей своей привлекательности невелик, а экспортные цены очень хорошие — мне отдел маркетинга каждую неделю представляет отчеты. Но у нас продукция двойного применения, которая имеет свои особенности для экспорта. Поэтому мы сейчас экспортируем уникальные изделия, интересным партнёрам, но в сравнительно небольших объёмах — до 15 миллионов рублей в год. Вы скажете — это чепуха, мелочь. Но посмотрите, есть ли сопоставимые объёмы у других российских предприятий электронной промышленности — причём не материалы или полуфабрикаты, а готовые изделия? И называйте при этом не Украину или Белоруссию, а дальнее зарубежье. А для нас и 15 миллионов в год означают, что мы заняли серьёзные позиции в ряде ниш, а в дальнейшем может быть прорыв в десятикратном размере — мы его ждём.

— На какие рынки?
— Мы уже работаем с Кремниевой долиной, всемирно известным университетом Беркли — они у нас заказывают уникальные МКП после того, как мы выиграли международный конкурс. Ещё одно уникальное наноизделие, МКП с каналами размером три микрона, у нас приобретают в Великобритании. Кроме того, основные наши потребители — это Германия, Франция, Швейцария. Также мы успешно поставляем микроканальные пластины во Вьетнам, есть договор с Китаем.

— Насколько можно увеличить объём экспорта в ближайшие годы?
— Сейчас обсуждается очень большой контракт с Индией — надеюсь, что он не сорвётся. Речь идёт примерно о таких же объёмах микроканальной продукции, как мы делаем для России, а цены там в два раза выше, то есть это примерно 500 миллионов рублей. Есть и дальнейшие планы — пока рано раскрывать все детали, но наша продукция востребована на рынке, мы в струе и не собираемся куда-то уходить. Сейчас западные фирмы, выпускающие продукцию двойного назначения, переходят к новому поколению техники, а для этого требуются новые микроканальные пластины — и там игра начнётся с нулевого уровня. Мы сейчас как раз заканчиваем их разработку.

Подход Ростеха и Роснано не выдерживал критики 

— Можно ли рассчитывать, что к вашей работе действительно подключатся другие оборонные предприятия Северной Осетии? Как изменилась ситуация в этой отрасли после того, как эти завод стала подбирать под свой «зонтик» госкорпорация «Ростех»?
— Только хуже стало. Что дал им «Ростех»? Перспективный рынок? Перспективные технологии? Переобучение кадров? Встраивание в цепочки? Нет всего этого, а есть отставной генерал Госнаркоконтроля , которого назначили директором четырёх заводов здесь и двух в Нальчике. Он и там, и тут имеет кабинеты, зарплату, но что он может? Он же не имеет даже должного экономического образования. Да, он пытается активно действовать, но пока сюда ни один из руководителей «Ростеха» не приезжал сюда за все эти годы. В результате мы имеем брошенные предприятия. Я сам слышал на уровне заместителей Чемезова (Сергей Чемезов, генеральный директор госкорпорации «Ростех». «Эксперт ЮГ» ): нам бы Москву поднять, какая там Осетия. Поэтому «Ростех» ни к чему не привёл, и я всегда считал, что не приведёт, потому что я видел те объекты, которые у них в Москве и Петербурге. Может быть, смысл заключался в том, чтобы уберечь какие-то объекты от разбазаривания, но что там можно уберечь, когда там и так ничего нет? У них нет никакой инфраструктуры, необходимой для электронной промышленности, а персонал — половина охранники и уборщики, а другая половина — люди пенсионного возраста. Если начать загружать такие предприятия заказами, деньги просто будут выброшены, потому что сами предприятия, которые ушли под «Ростех», ничего не сделают.

— «Ростех» вам делал предложения, от которых невозможно отказаться?
— Да, сначала были такие предложения, потом они прекратились, а после этого имели место настойчивые попытки так называемого государственного рэкета, то есть рейдерства. Наш глава Мамсуров несколько лет назад писал Путину относительно площадки завода «Гран»: отдайте либо в республиканскую собственность, либо в многолетнюю аренду. Очень долго по всем инстанциям это рассматривалось — наконец решили передать предприятие в аренду, мы его взяли на 35 лет, вложили деньги, сделали на его базе технопарк, а теперь мы должны эту площадку отдать. Но мы же ничего не взяли — мы сохранили. Поэтому мы выиграли уже шесть судов, такая у нас проза жизни. Хотя я прямо вам скажу: мы не в претензии, «Ростех» просто не знает, что нам предложить.

— В каком направлении вы собираетесь развивать технопарк?
— Сейчас прорабатываем такой проект с Северо-Кавказским федеральным университетом. Туда приходят хорошие деньги на науку, а внедрения никакого нет, и мы предлагаем им именно эту составляющую в формате технопарка. Если из стартапов что-то получится, то поделим прибыль, как это делается во всём мире. Ядро технопарка — это «Баспик» как управляющая компания, а сам технопарк, выпускающий опытные образцы, — это ядро индустриального парка, где они уже запускаются в промышленное производство. Мы объехали несколько технопарков — в Болонье, Берлине, Кремниевой долине — и знаем, как его построить. Поэтому я уверен, что это будет единственный технопарк на Северном Кавказе, который станет давать продукцию, а не то, чем занимается «Роснано»: взяли деньги под производство инновационной продукции, ничего не выпустили, но написали отчёт об освоении средств.

Высшая школа с низким КПД

— Как вы охарактеризуете уровень выпускников вузов, которые приходят к вам на работу? Он такой же низкий, как и в других отраслях?
— Сейчас мы вынуждены брать из вузов «полуфабрикат» и доводить его до «продукта» — просто чтобы и он не ушёл. У нас любой университет решает только свои вопросы, как советский магазин, который вытащил на прилавок гнилую селёдку — мы сами это не будем, а вы берите, другого нет. Конечно, с вузами мы хорошо понимаем друг друга на личностном уровне, но есть система, с которой сложно что-то сделать. Нет в этой сфере государственного управления — опять же, потому, что у нас началась либерализация. Конечно, это определённое, очень солидное направление в философии и экономике, которое я уважаю, но оно абсолютно не подходит для России. У нас же решили его прижить: якобы рынок всё устроит, все договорятся сами, а государство не должно никого финансировать, только задать условия игры. Не подходит это для России! Либерализация через деиндустриализацию и дебилизацию привела нас к дикому капитализму США середины 19 века, и мы этот период проходим сейчас. Нам это надо, если мы должны решать сегодняшние вопросы?

Баспик 2.jpeg

Поделиться

Подбор кадров для "Баспика" начинается со студенческой скамьи//Фото: "Эксперт Юг"

— Ваше предприятие находится на территории Северо-Кавказского государственного технологического университета. Это облегчает хотя бы первичный подбор кадров?

— Безусловно. Четыре года назад, когда я рассказывал Путину, что у нас студенты получают 10 тысяч рублей в месяц, он посмеялся и сказал, что был бы он студентом, устроился бы к нам работать. Но сейчас положение ухудшилось, деградация идёт дальше. Электронный факультет, который когда-то был здесь создан для кадрового обеспечения 16 заводов (я там заведовал кафедрой), не выпускает магистров — осталась одна группа, 12 человек, из которых минимум 6 не хотят работать, просто так устроились. Молодёжь, конечно, сейчас умная, хорошая, но меньше дерзает, а смычка между технологическим бизнесом и университетом не работает. Поэтому мы сделали упор на развитии корпоративного университета — допустим, берём электротехника и из него делаем электронщика, научного работника. Мы сами обучаем методологии решения научных проблем и другим вещам, которые в вузах не преподают. Хотя и за границей такая же ситуация: высшая школа в принципе не может подготовить человека, который сразу бы давал результат. Высшее образование фактически стало всеобщим, а мозги у людей всё-таки разные. Хотя планы у нас хорошие: мы решили, например, создать на своей базе корпоративную кафедру в СКФУ, чтобы получать готовый продукт. Это очень сложный процесс, и мы здесь отстали сильно — например, в Бауманке таких кафедр уже 30. Тем более что самые сильные молодые люди уезжают, общий настрой такой: в России нечего делать.

— Из других регионов не пробовали людей приглашать? Условия для жизни ведь практически идеальные для тех же сибиряков.
— Мы даже купили две квартиры и держим их под серьёзных специалистов. Есть университеты в Нальчике, Ставрополе, Ростове, пусть люди приезжают — может быть, даже с Украины. Если пойдёт наш проект по импортозамещению, могут и оттуда несколько специалистов приехать, переговоры ведутся.

— Последние несколько лет Минобразования не раз провозглашало своим приоритетом подготовку инженерных кадров. Это получило какой-то практический результат?
— Тренд, безусловно, есть. Но вот, допустим, появляется новая программа: образовательный стандарт третьего поколения. Мы с вами этому стандарту соответствовать не будем, потому что там надо знать буквально все предметы — напихали что угодно, и люди смеются. Хотя там есть и то, что нужно. Но для того, чтобы выпускать специалистов по этому стандарту, понадобится, может быть, лет 20, а то и 30. В общем, всё делается правильно, но академично. А проблемы надо решать сегодня. Зачем, например, закрыли ПТУ? Теперь токарей, слесарей, механиков нет. А кто же будет гайки крутить?

— А престиж этих профессий кто должен поддерживать?
— Я же уже говорил про дебилизацию. Если закрыто производство, начинает разваливаться и вся инфраструктура. Мы упустили, как минимум, пять лет, когда у нас всё хорошо было с нефтью, и сейчас нам будет очень тяжело. Придётся восстанавливать ПТУ, но принудительного распределения быть не может, у нас есть конституция: человек может сказать: куда хочу — туда и пойду. К тому же у нас народ рассуждает так: пусть платят меньше, но мне будет спокойнее, потому что и думать, развиваться надо меньше.

— Как вы мотивируете людей, чтобы они развивались?
— Система мотивации такая: если ты сделал что-то полезное, это просто так не останется. Поэтому у нас есть премии за рацпредложения, которые дали эффект. Вот свежий пример: один рабочий из старой гвардии — а у нас есть просто уникальные по работоспособности люди — хорошо почистил установки, и они стали лучше работать. Я выписал ему премию в размере месячного оклада, а сэкономили примерно 12 миллионов. Средняя же зарплата у нас примерно 21 тысяча рублей. Мастера получают 40 тысяч, рабочие — 20–24 тысячи, охранники и уборщицы — примерно 15 тысяч, руководство — 50–60 тысяч. Это немного, но у нас как-то так сложилось, да ещё и в сравнении с другими предприятиями по Владикавказу, где людям платят по 5–6 тысяч. Как они живут — не знаю. Причём платят нерегулярно, а у нас — день в день. Поэтому люди знают, что зарплата будет.

— Кризис каким-то образом отразился на регулярностях выплат?
— Кризис мы сразу почувствовали по производственной деятельности — то, что мы получаем по импорту, сразу стало стоить дороже. Валютная составляющая у нас порядка 20 процентов — это стекло с завода в городе Изюм Харьковской области, стеклозаготовка из Белоруссии и прочее. Это немного, но без этого пока нельзя. Конечно, многие повесили нос, потому что жизнь стала дороже. Но всё, что могли, мы сделали. Я сказал: моя первая задача — неукоснительно выплачивать то, что полагается. Если видишь результат своей работы — деньги получишь автоматом. В общем, если коротко, то мы оптимисты. Никакие трудности нас не пугают и не испугают.

0
0
0
0
0
Подпишитесь на каналы «Эксперта Юг», в которых Вам удобнее нас находить и проще общаться: наше сообщество ВКонтакте, каналы в Telegram и на YouTube, наша группа в Одноклассниках .